Иван Петрович Шамякин является классиком белорусской литературы. Как бы кто ни относился к нему и его творчеству – факт есть факт, Шамякин летописец своей эпохи, настоящий инженер душ, всю жизнь пытающийся в них разобраться, равно как и в законах социума, мироздания. Многое ему удалось. Но писатель был лишь человек, живший в свое время и получающий достаточно ограниченную и искаженную информацию о мире («времена не выбирают, в них живут и умирают»). Поэтому, кстати сказать, наибольшие достижения прозаика Шамякина видятся мне именно в изучении души человека, осознании его как части социума и семьи. А также, что архиважно, в трансляции через творчество позитивного, созидательного мироощущения.
Шамякин прожил полноценную жизнь писателя, гражданина и семьянина. Познал человеческую сущность во многих гранях. Он не был каким-либо ущербным, типа Кафки, Марселя Пруста и Достоевского, в чем-то обделенным земными благами или здоровьем. Поэтому проза его далека от необычности, гениальности. Но она, если так можно выразиться, и учебник здоровья душевного. Помню, как в конце 90-х случайно наткнулся на сериал «Атланты и кариатиды» с отличным подбором актеров. Сразу дохнуло правдой – а не тем ненастоящим или незнакомым мне, чем дышала почти вся белорусская классика, которую я до того читал. Возможно, сыграло роль то, что в «Атлантах и кариатидах» говорилось о достаточно известном мне, о городе семидесятых, о здоровых и еще нераздерганных чрезмерным темпом цивилизации людях. Я быстренько нашел собрание сочинений Шамякина и стал внимательно, с интересом читать. Да, почувствовал я, это действительно талантливый и значительный писатель, практически единственный во всей белорусской советской литературе, хоть как-то адекватно отображающий действительность, цивилизацию, которая к тому времени стала уже городской.
Я прочитал много романов и повестей Шамякина. Писатель был плодовит. В определенной степени это ему мешало. Потому что в огромном количестве своих произведений Шамякин стал повторять одни и те же отработанные приемы, схемы, фабулы. Из романа в роман кочевали похожие образы, типажи, стандарстные связки – семейные, дружеские, корпоративные.
Серия повестей «Тревожное счастье» – это была еще документальная, не особо представляющая художественную ценность история, история жизни и любви самого писателя. Но уже в ней чувствовалось стремление к психологическим деталям, уважение к подробностям, к так называемой правде жизни, хотение сказать более-менее адекватное слово наперекор цензуре, умение обойти цензуру хитростями и, тем не менее, сказать главное. А еще ощущалось умение прозаика проникать в сущность других людей, перевоплощаться, говорить разными голосами, что проглядывалось в диалогах. Это пока еще были скромные достижения, но для вялой белорусской прозы – весьма значительные.
Надо сказать, что годам к пятидесяти Иван Шамякин развил в себе все эти способности, практически от романа к роману повышая мастерство, уходя от идеологических и социальных штампов. Он был первопроходец национального городского романа.
Первый значительный, основательный роман Шамякина – «Криницы», где он описывает жизнь сельской интеллигенции (а не привычное кручение хвостов кобылам), герои периодически приезжают в город, столицу, где общаются с чиновниками разных рангов. Вот здесь-то и была намечена одна из сфер развития Шамякина как романиста – раскрытие сложных чиновничьих механизмов и отношений, влияние этих высоких людей на жизнь простого народа. Шамякин зашел очень далеко – настолько, насколько возможно было зайти в СССР – выводить отрицательные, жуликоватые, даже предательские типы чиновников и судить их на страницах романа. Причем это не были гоголевские гиперболические, карикатурные чиновники, а живые люди из плоти и крови, с довольно сложной душевной организацией, где хорошее причудливо уживалось с дурным. Шамякин был наблюдательный человек. Мало того, он стал вхож в высокие сферы и мог не понаслышке изучать жизнь сильных мира сего. Да он и сам постепенно становился в эту когорту. Однако оставался писателем, человеком с гражданским долгом и совестью. Видя, что «плохие» чиновники препятствуют построению справедливого благодатного общества, Иван Шамякин пером сражался с этой проблемой. И надо сказать, что его слова не уходили в пустоту – романы переводились на русский язык и шли в народ очень приличными тиражами.
Первую «глыбу», грандиозный, как все тогда считали, роман писатель создал в начале шестидесятых – «Сердце на ладони». Благородные герои, героическое их прошлое, проблемы, тянущиеся еще с войны, неостывающая память… На теперешний взгляд – налицо идеализация, полуправда. Тогда же роман был непомерно прославлен, и, надо признать, для белорусской литературы это был определенный прорыв, первый масштабный городской роман, почти без «заездов» в деревню, даже героическое военное прошлое разворачивалось на улицах города. Кстати, почти все свои городские романы Шамякин «писал» с Гомеля, хоть и не называл город конкретно, было только понятно, что это областной центр. Это интересный прием, так удавалось обойти цензуру, не зацепить конкретного чиновника в конкретном городе. И только в романе «Снежные зимы» Шамякину удалось поселить главного героя в Минск, где он борется с нехорошими чиновниками. Смело. Но потом, в дальнейшем творчестве, Шамякин опять «съехал» в скрытый Гомель.
Однако вернемся к «Сердцу на ладони». Роман интересен тем, что писатель вводит в него главными две семьи – доктора Яроша, хирурга, и его друга, писателя. Яроша, поговаривают, Шамякин писал с Андрея Макаенка, а литератора – с себя любимого. Обе семьи Шамякин знал хорошо, в тонкостях, поэтому семейная часть романа вышла самой удачной. Есть и сын-оболтус, есть и разные характеры домочадцев в развитии и переплетении.
В романе применен прием вставленной сюжетной линии, из подпольного и партизанского прошлого героев, которая перебивает современность. В современности герои военного подполья чудесным образом, мелодраматически встречаются, доктор как раз и спасает женщину, оперируя больное сердце, которая в войну помогла ему самому. Многовато в романе сюжетных натяжек, многовато опереточного, ненатурального, например, как работяги в обеденный перерыв внимательно читают «Правду»; чересчур и морализаторства и идеологии, неуклюжих разговоров о смысле жизни, которые увеличивают объемность романа минимум вдвое, а читабельность уменьшают впятеро. Но со страниц романа льется спокойный неяркий свет, лечащий душу, роман явно носит психотерапевтический характер, в нем добро побеждает зло, а любовь – равнодушие. По тому времени, повторяю, и для советской литературы – это достойный роман.
Следующий роман вышел из-под пера писателя примерно через пять лет, в конце шестидесятых, что показывает серьезное отношение к делу – Шамякин работал над детищем долго и кропотливо, не штамповал романы на потребу покупателю и потребителю. Хоть многие именно в этом теперь и обвиняют его. «Снежные зимы» в какой-то мере – шаг назад для писателя. И в семейном плане роман послабее, и партизанское прошлое занимает в нем слишком много времени, и отъезды главного героя Антонюка в деревню, и желание его сбежать из города на охоту – всё выдает нам вольного жителя природы, чье детство прошелестело в лесничевке глухого бора. Но и главным героем – впервые! – Шамякин делает высокого чиновника, описывает его внутренний мир, показывает, что за делами человек забывает о главном, о связи с детьми и супругой, эмоциональной, а не показной связи. И вот, вытолкнутый на преждевременную пенсию, Антонюк замечает, что попадает в прострацию, ему некуда себя деть. Сына сам же и спровадил в армию, дочка, оказывается, тайно крутит роман и собирается замуж. Другая дочь с зятем отдалились от него душевно, хоть и приходят в гости, Антонюк болезненно видит в зяте своего идеологического врага, отпетого материалиста и шкурника. Герой делается раздражительным, нетерпимым, обидчивым – а все потому, что чувствует еще в себе силы огромные, но гордость не позволяет попроситься назад на работу. От безделья он проверяет в составе активистов-пенсионеров институт, где правит его партизанский друг, выводит того на чистую воду. Правда – важнее дружбы! Опять прослеживается связка: герой и его давний большой друг, две семьи, прототипы Шамякина и Макаенка.
В романе слишком затянуты описания, впрочем, некоторые из них, например, снежного Минска, метели – очень удачные, лирические, компенсируют чрезмерную дидактику и сухость романа. Также затянуты, ненатуральны некоторые диалоги героев, особенно Антонюка с детьми, дети у Шамякина говорят голосом самого Шамякина, рассуждают о смысле жизни, о достижениях партии и народа, короче,  выглядит это сейчас бредом и несуразицей. Раньше же, видимо, все эти рассуждения осознанно или неосознанно писались в угоду партии и правительству, дежурным критикам, засевшим в советских издательствах.
Последний роман, где линия писательской судьбы Шамякина шла по восходящей, пиковый его роман, самый лучший роман, думаю, лучший в белорусской литературе советского периода – «Атланты и кариатиды». К нему писатель готовился пятьдесят с лишним лет. Дата написания романа – 1974 год. Замечательно, что именно в середине семидесятых были созданы основные шедевры советского кинематографа. Золотое время, когда поугасла коммунистическая идеология и можно было взглянуть на главные ценности в человеческой жизни – любовь, дружбу, ответственность перед ближним. Конкретная и самая важная тема ответственности в романе – это забота архитекторов, людей, занимающихся строительством города и, если брать обобщенно, строительством всей нашей жизни, – перед обычными тружениками. Чтобы жили они привольно и счастливо, а не ютились в унылых коробках «хрущевок». Но вместе с борьбой за комфорт горожан главного архитектора города Карнача просматривается другая линия – комфорт не главное, и должность в жизни человека не главное. А главное, выходит – покой в душе, вытекающий из мира в семье, этого тыла, который дает человеку силы жить и бороться, освящает всё смыслом. Лучший друг Карнача Шугачев как раз имеет такую семью. А сам Карнач ее упустил. Опять прослеживается линия двух друзей, двух семей, Шамякина и Макаенка. Карнач – прообраз Макаенка. Главный архитектор, строя город, разрушил свою семью, свой тыл, ему в прямом смысле негде жить, в квартире – сварливая жена, дочь – в столичной консерватории. Архитектор ютится зимой на даче, одиночество его скрашивает только кот, кругом лес, занесенные дороги, невеселые мысли, ведь Карнача в чиновничьих кругах не понимают, коллеги подсиживают и не любят.
Шамякин, исследуя, вводит похожие проблемы в две семьи друзей: Карначу инфантильная дочь внезапно объявляет в Минске, при встрече, о своей свадьбе; дочь же Шугачева внепланово забеременела и боится сказать родителям. Интересно, что она открывается сначала только Карначу и тот с горячностью сильного человека разбирается с ее «обидчиком». В конце концов дочь признается родителям и те – неожиданно для нее – прощают, окутывают заботой, вниманием, ведь в семье, где все друг друга любят, почти любые проблемы – решаемы. Карнач же так и увяз в сутолоках чиновничьих и семейных разборок, в кознях завистников, дочь упустил, чужая... А ведь человек он хороший и дело его – благородное: строить красивый удобный город, для людей. Вот так в стремлении за общественным и высоким люди могут забыть о главном – душевном комфорте, семейном очаге. Как всегда, в глазах Карнача – жена стерва и эгоистка. В глазах жены – он карьерист и бабник, никчемный отец. Карнач строил роскошную дачу, думая, что жене и дочери там будет хорошо, но дамы почти не приезжали туда. Да и как может быть хорошо, если нет мира в семье, разве роскошные апартаменты помогут?
И, тем не менее, дача стала последним оплотом гордого Карнача. Там он зализывает раны, там общается с природой, разговаривает с котом – ведь больше ему по душам-то говорить не с кем. Друг Шугачев, у которого порядок в семье, обижен на Карнача, что тот недостаточно рьяно отстаивает свою линию главного архитектора, что проигрывает карьеристом, а ведь Шугачев тоже хотел под началом друга строить великолепный город. Но Карнач по гордости (или гордыне) скрывает от друга не только проблемы в семье, но и смерть матери, и грипп, который он подхватил на стрессе, скрывает, что лежит один на даче в безлюдном лесу, без нормальной еды и помощи. Сам больной Шугачев, чуть спала температура, вспоминает, что давно не слышал о друге. Вот она – примета того времени – люди заботились и переживали за друзей! Не было мобильников – Шугачев посылает жену в лес проведать Карнача, та привозит горячую еду, потом отправляет туда врача… Гордый архитектор выздоравливает. Намеком Шамякин дает нам знать, что и в личной жизни у него что-то завязывается. Но не прорабатывает эту линию – ведь восстановленный в должности главный архитектор областного центра должен быть верным семьянином. По течению же романа мы понимаем, что Карнач с женой не сойдется. Любовь прошла. Нет даже элементарного уважения. А жить ненатурально, не сердцем неукротимый архитектор не может. Это достаточно объемный, очень живой и привлекательный, сильный характер, рожденный белорусской литературой. Герою всегда симпатизируешь, ведь его оправдывает высокая цель, внутренний стержень, брутальное мужское обаяние.
Роман «Атланты и кариатиды» удался Шамякину во всех смыслах. Это рожденный золотым временем социализма национальный шедевр. Дышит правдой, воздухом жизни. Тонко, изгибисто, в то же время достаточно правдиво показана сложная жизнь городских силовиков, чиновников. Человеческое хитро переплетено с социальным. Поставлены острые вопросы действительных и наносных ценностей человеческой жизни. Сквозь вязь романа проступает истина жизни, правдивая обобщенность персонажей, типажность и индивидуальность гармонично соединены. Роман меньше по объему прежних двух романов Шамякина, но выглядит объемнее, глубже. Меньше показного пафоса и больше пафоса внутреннего. Это схема и направление, если так можно сказать, развития городского романа в белорусской литературе, указание на путь, по которому человек может жить наполнено и осознанно, строить свою жизнь, как архитектор, перманентно находясь в созидательном движении. Повезло роману и с тем, что на него был снят прекрасный сериал с лучшими российскими актерами. Словом, дело Шамякина не ушло в пустоту, не легло в пыль библиотечных полок и мусорок, как почти все белорусские романы. «Атланты и кариатиды» живут и воздействуют на людей, вдохновляют некоторых писателей продолжить развитие белорусского городского романа. Что для нашей деревенской литературы представляется крайне важным. Основная мысль романа как бы заложена в его названии – человек это тот, кто удерживает на планете разумную жизнь, порядок, тот, кто может и любить, и мыслить, и строить. Человек сильнее каменных исполинов, потому что под этой тяжестью мироздания должен еще и идти.