(два литературных произведения, два взгляда на мир)

Киевская Русь, государство, где жили предки нынешних русских, украинцев, белорусов вместе с другими этносами, развалилось в результате внутренних противоречий и ударов агрессивных кочевников, канув в небытие. О жизни в той стране сейчас можно узнать только по работам археологов и археографов. Причем настоящих письменных источников, происходящих из той эпохи, то есть до середины Х111 века, сохранилось совсем не много, а большинство — поздние копии.

   Среди сохранившихся текстов заметное место занимают два литературных произведения: «Слово о полку Игореве» и «Моление Даниила Заточника». Читатели, может быть, слышали или знают, что и другие известные письменные памятники времен Киевской Руси имеют литературные достоинства: например, проповеди Кирилла Туровского, жития святых, переводы греческих авторов. Но только «Слово» и «Моление» являются в полном смысле светскими художественными сочинениями, то есть достоинства их, как достоинства произведений искусства, имеют основное, а не прикладное значение.

   Конечно же, таких произведений было на самом деле во много раз больше. Но сохранились только эти два. Поэтому их изучали, изучают и будут изучать многие поколения ученых. В этих двух небольших текстах—зерно, из которого развились русская, белорусская и украинская литературы.

   Время написания и одного и другого произведения точно не известно. Можно сказать только, что это конец Х11—начало Х111 веков. Временная разница между «Словом» и «Молением» около 20-ти лет, причем все датировки устанавливаются не по прямым, а по косвенным признакам—по упоминаемым в тексте князьям и событиям. То есть можно сказать, что создатели этих памятников были современниками и даже, может быть, знали друг друга. Последнее утверждение совсем не выглядит натяжкой—ведь во всей Киевской Руси того времени, наверное, набралось бы 25-30 тысяч семейств, относящихся к высшему сословию (если исключить угроязычное и тюркоязычное население), а, значит, могло быть как в современном небольшом городке, где «все знают всех».

   Мы не знаем и можем только гадать, кто были авторы «Слова» и «Моления». Все имеющиеся на сегодняшний день исследования ограничивают только круг людей, из которого вышли создатели этих произведений и указывают примерное место их написания. Из этих

современных работ выходит, что автор «Слова» принадлежал к верхушке боярства и жил на территории нынешней Украины, а автор «Моления» был, скорее всего, из разряда низших феодалов. Как место написания последнего произведения упоминается Лаче-озеро  в современной Архангельской области России.

   Единственный список «Слова о полку Игореве» был утрачен во время пожара Москвы в 1812 году, «Молению» в этом смысле повезло больше: по церковным и монастырским подвалам было найдено несколько списков, каждый из которых, как это водится среди исторических документов, немного отличается от остальных. Еще есть множество заимствований, перепевов, упоминаний «Слова» и «Моления»,  в исторических и литературных памятниках более поздних времен. Все это говорит о том, что оба произведения были широко известны. В настоящее время и списки, и копии, и все, даже самые неопределенные и косвенные упоминания обоих текстов скрупулезно изучены и проанализированы учеными. На основании этих, уже опубликованных в разное время исследований, и построена настоящая статья.

   А теперь перейдем к рассмотрению этих двух сочинений. «Слово о полку Игореве» проходят в школах. С этого текста сделано множество переводов на современные языки. Над иллюстрациями к этому произведению трудились лучшие художники. Всемирную известность, наконец, имеет и опера, написанная по мотивам сюжета «Слова».

   «Моление Даниила Заточника» известно больше специалистам. И форма этого текста, и идеи, в него заложенные не столь однозначно положительные, как в «Слове», поэтому, наверное, у него и другая судьба с точки зрения распространения среди современных читателей.

   Два самых знаменитых произведений древнерусской литературы написаны в разных жанрах. «Слово о полку Игореве»--это эпическое сказание о делах князей, как всего лучшего и высшего, что только было в Русской земле, а также и поучение, и политический призыв обращенный, в первую очередь, к тем же князьям. Повествование в этом произведении ведется «высоким стилем» со множеством не совсем понятных нашему современнику исторических ссылок, поэтических метафор и обобщений. Автор «Слова выступает в нем как широко образованный человек своего времени, человек,  имеющий свои обоснованные политические взгляды, обширные интересы и патриотические убеждения.

   «Моление Даниила Заточника» является текстом иного, скорее бытового, плана. В этом произведении, как и в «Слове», можно тоже увидеть и элемент проповеди, и поучения. Но в то же время его можно назвать и сборником афоризмов и анекдотов древности, а также очерком нравов эпохи. Если «Слово о полку Игореве» описывает, скажем так, фасад древнерусского общества и государства, то «Моление Даниила Заточника» показывает их изнутри и даже с изнанки. Соответственно, и язык, которым оно написано, более упрощен и приземлен, есть даже то, что сейчас называют «ненормативной лексикой». Автор «Моления» может представляться даже не очень образованным балагуром или скоморохом. Его мысли и интересы не простираются дальше сферы быта и службы, он, скажем так, «маленький человек» своего времени.

   Два автора этих двух сочинений как бы заочно полемизируют друг с другом. Из «Слова» люди, из которых происходил автор «Моления» видятся как безликий ряд «мужей хоробрствующих», но не имеющих собственной воли и собственных интересов, выполняющих решения князей или боярской знати, которые, в свою очередь, называются «думающими».

   Даниил Заточник с таким мнением категорически не согласен. Он сам себя называет «мужем смысленым», и если соглашается подчиняться, то только князю. Для характеристики бояр у автора «Моления» припасены весьма нелестные и даже бранные эпитеты: «боярин скупой—как колодец соленый» И далее: «Лучше бы ми в дерюзе служити (тебе), нежели в багрянице во боярстем дворе. Лучше бы ми вода пити в доме твоем, нежели мед пити в боярстем дворе…Лучше бы в твоем дворе затыкою торчал, нежели бы у боярина домом владел…У боярина служити, как по бесе клобук мыкати». И вообще: «Боярин богат и силен смыслит на князя зло».

   Это и понятно: служа князю, мелкий феодал сам поднимался в статусе почти до боярина, который так же, как и он, служил тому же князю.

   В случае же поступления в вассалитет к боярину за таким слугой закреплялось звание, скажем так, «мужа второго порядка» (в скобках отмечу, что «мужем» в те времена назывались высшие, независимые люди, а низшие были «мужиками»).

   Впрочем, и князей Даниил Заточник характеризует не всегда с положительной стороны. Известна и много раз цитируема его фраза: «Не имей двора близ княжа двора, и не имей села близ княжа села, ибо тивун его аки огнь, на осине разожженный, а рядовичи его аки искры». Эти слова перекликаются с известной мудростью современных маленьких людей: «Подальше от начальства, поближе к кухне».

   Надо сказать, что попал на Лаче-озеро автор «Моления» за какую-то провинность. Из одного из списков можно сделать вывод, что он был сослан суздальским князем за недостаточную храбрость на рати (князя Ярослава Владимировича, который упоминается в списке, приведенном в ПЛДР—«Памятниках литературы Древней Руси»--на самом деле никогда не было, был Ярослав Всеволодович, сын Всеволода Большое Гнездо; в качестве прототипа упомянутого Ярослава Владимировича исследователи также упоминают Андрея Владимировича Мономаховича, правда, Мономахович жил в первой половине Х11 века). Во всяком случае, Даниил как бы оправдывается: «Умен муж не велми на рати храбр,…но крепок в замыслах».

   Соответственно, к одному из названных выше князей, как к сюзерену, и обращены все вопли, просьбы и укоризны Заточника.

   Нельзя не соблазниться возможностью провести аналогии между сентенциями Заточника и стихами древнегреческого поэта Архилоха.

 «В остром копье у меня замешан мой хлеб / И в копье же из-под Искара вино! / Пью, опершись на копье!»

   И еще:

              «Носит теперь горделиво саиец мой щит безупречный,

                Волей-неволей пришлось бросить его мне в кустах.

                Сам я кончины зато избежал, и пускай пропадет

                Щит мой, не хуже ничуть новый могу я добыть!»

   Здесь мы слышим далеко не гомеровские слова и совсем не гомеровские мысли. Сказать такое мог профессиональный воин или наемник, который отнюдь не борется за какие-то светлые идеалы, а просто вынужденно, ради денег или добычи выполняет приказы своих командиров, приказы, с которыми он не всегда согласен, а иногда и, может быть, их просто не понимает.  Пафос верного служения, защиты отечества, доблести и храбрости, заключенный в известных лаконизмах, хотя бы в том же «со щитом или на щите!» такому человеку чужд.

   В этом же роде представляется и Даниил Заточник. Это человек, знающий свои интересы и вне их «хоробрствовать» по указанию начальства не собирающийся. Более того, он явно ищет службы, не связанной с непосредственным риском—то есть мечника, сборщика налогов и так далее.  Так, он говорит, обращаясь к князю: «Мудрого мужа (а себя, повторюсь, он считает мудрым) посылай—и мало ему объясняй, а глупого посылай—и сам вослед не ленись пойти… Лучше слушать возражения умных, чем совет глупых».  Вполне возможно, что лично и Архилох, и Даниил—не трусы, но они живут в среде, в которой известные «свирепые добродетели» древних подверглись уже значительной эрозии.

   Очень интересно сопоставить семейно-бытовые отношения Киевской Руси как  по версии «Слова», так и по версии «Моления». В первом тексте есть блестящий отрывок—известный плач Ярославны. Если бы не было других источников, то, исходя из этого отрывка, можно было бы даже подумать, что наши далекие предки были идеальными людьми, и мы, их потомки, многое утратили по части межличностных отношений.  Ну, например, вот как плачут русские жены по своим мужьям, убитым на Каяле: «Уже нам своих лад не в мыслях помыслить, ни думою сдумать, ни глазами не повидать!» Им вторит Ярославна: «Полечю, рече, зегзицею (мнения современных исследователей разошлись: то ли это кукушка, то ли чайка, то ли чибис) по Дунаеви, омочу бебрян рукав в Каяле реце, утру князю кровавыя его раны на жестоцем его теле!».

   Автор «Моления» смотрит на жизнь не столь поэтично. Он прямо-таки обрушивается на «злых жен», демонстрируя в злословии по их адресу настоящую изобретательность. Почему? По-видимому ему, ссыльному, предложили поправить свое материальное положение, женившись на богатой, то есть, говоря попросту, пойти «у прымакi». В ответ он выливает на читателя свои оскорбленные чувства: «Неужели скажешь мне—женись у богатого тестя чести ради великой, у него пей и ешь? Лучше мне уж вола бурого ввести в свой дом, неже жену злу взять: вол ведь не говорит, зла не замышляет, а зла жена, когда бьешь ее—бесится, а не бьешь—заносится, в богатстве—возгордится, в бедности иных злословит». И далее: «Что злее льва в четвероногих, что лютее змеи среди ползающих по земле?  Всех их лютее зла жена. Нет ничего на свете лютее женской злобы».

   Оба отрывка мы сможем понять и сопоставить, если согласимся, что автор «Слова» происходит из верхушки русского общества, и он распространяет взгляды, присущие этой верхушке, на все общество. У женщины, выходящей замуж за человека из элиты, тогда, как и сейчас, выбора не было или почти не было. Поэтому боярыни и княгини автоматически получались добрыми и верными женами.

  У молодых женщин нижнего разряда класса феодалов выбор был. И далеко не всегда они принимали этот выбор в пользу равного себе по статусу представителя «младшей» дружины, из кругов которой сами происходили. Поэтому они, стремившиеся, как и многие наши современницы, улучшить выгодным замужеством свой статус и материальное положение, могли считаться среди «своих» злыми.

Так же мрачно смотрит Даниил и на дружбу. «Многие ведь дружат со мною за столом и тянут руку в одну солонку, а в несчастии становятся врагами и помогают ставить мне подножку, глазами плачут со мною, а сердцем смеются надо мною. Потому-то не имей веры к другу и не надейся на брата».

   Так, что мы видим, сравнив оба текста? Мы видим, во-первых, что общество в Киевской Руси конца Х11—начала Х111 веков было уже в значительной степени структурировано. В нем не только имеются классы, но и есть некие достаточно стабильные подразделения внутри классов. Более того, между этими подразделениями уже присутствуют известные противоречия. Эти противоречия, может быть, пока не кричащие, но в том обществе, в котором не было единого авторитетного политического и экономического центра, эти противоречия очень скоро станут кричащими.

   Таким образом, уже из анализа чисто литературных произведений можно сделать вывод, что Киевская Русь к концу Х11 века вышла на пик своего развития, и дальнейшее движение по этому пути будет движением уже не вверх, а вниз, к разложению и упадку, что, собственно, и подтвердили последующие исторически события.